Ещё версии расстрела Колчака
КАК БЫЛ РАССТРЕЛЯН АДМИРАЛ КОЛЧАК
Тот, кто более или менее внимательно изучал биографию Верховного Правителя России адмирала А.В. Колчака, знает эту версию. Когда ранним утром 7 февраля 1920 года на окраине Иркутска на берегу рек Ушаковки и Ангары при их слиянии раздался залп, Адмирал и премьер-министр в его правительстве Виктор Николаевич Пепеляев упали замертво и их тела, положив на санки, свезли к проруби, спустили в Ангару: «Плыви, дескать, Адмирал, в последнее своё плаванье», тела не уплыли далеко от места казни. Одежды на расстрелянных зацепились под водой за лёд, пристыли ко льду, и тела так и остались подо льдом, примерзли к нему. Спустя два с небольшим месяца, весной, когда началось снеготаянье, местные мальчишки, бегая по подталому льду Ангары, заметили тела подо льдом, сказали об этом родителям. Пришли взрослые, вроде это были казаки, либо зажиточные крестьяне, во всяком случае, не поклонники новой власти. Тела были извлечены из-подо льда. По одеждам, по лицам узнали в покойниках Адмирала и предсовмина (адмирала-то уж наверняка и в первую очередь опознали). Взрослые велели мальчишкам строго-настрого держать языки за зубами. Под покровом ночи похоронили Колчака и Пепеляева у церкви на территории Знаменского монастыря… И на могилу тайком долгие годы потом приходили поклонники Адмирала… Что уж дальше – неведомо. То ли тех, кто навещал могилу лидеров Белого движения в Сибири, выследили и взяли, то ли… Словом, было погребение и затерялось… Такая вот легенда. Она долго бытовала. Об этом писали в первые годы советской власти. Писали и в России, и за рубежом. Я читал об этом в иркутской периодике, в эмигрантских изданиях у Р.Гуля, у С.Мельгунова…
Скорее всего, ничего подобного всё ж таки не было. Если бы могила в самом деле существовала, о ней бы узнали и многие из иркутян, и, разумеется, чекисты. И если бы могилу ликвидировали, она бы осталась в памяти, как ликвидированная, было бы посейчас известно точное её местонахождение.
А что же было на самом деле? Какова истина?
Я слышал лет десять-двенадцать назад эту легенду и в пересказе простого охотника-промысловика в таёжном посёлке под Иркутском. Как-то не очень задумывался над её смыслом и сутью, потому что не верил. Знал и легенду о золотом (серебряном) портсигаре, который, якобы, был у адмирала Колчака. Адмирал, якобы взяв из портсигара папиросу, чтобы выкурить перед смертью, подарил портсигар одному из членов расстрельной команды. А одному из руководителей казни, председателю чрезвычайной следственной комиссии Самуилу Чудновскому, вроде бы передал свой носовой платок, в котором был спрятан яд. Адмирал предпочёл умереть как воин, от пули, а не от прибережённого яда. Знал я и о том, что будто бы вместе с Колчаком и Пепеляевым расстреляли в ночь на 7 февраля и какого-то палача-китайца, служившего у белых. Слышал и читал и о том, что Колчак вёл себя перед расстрелом молодцом, достойно, зато его сподвижник, премьер-министр Виктор Пепеляев совсем раскис, был перепуган, молил о пощаде, валяясь в ногах у коменданта Иркутска Ивана Бурсака (настоящая фамилия – Блатиндер. – В.П.). А после весь путь от тюрьмы и до места расстрела дрожал, впав в прострацию, бормотал слова молитв… В малодушное поведение Виктора Пепеляева, потомственного дворянина, генеральского сына, в его мольбы о снисхождении я не верил. Прежде всего, в роду Пепеляевых не было трусов. Напротив, у всех Пепеляевых-мужчин были букеты орденов на груди за храбрость и мужество. Сам Виктор Пепеляев, возглавляя почти год в правительстве Колчака сначала департамент милиции, потом – министерство внутренних дел, понимал, что ни на какое малейшее снисхождение исполнителей приказов рассчитывать ему немыслимо. Незачем унижаться. Понимал, по своей работе знал, что приказы подписывают свыше, а исполнители действуют безукоризненно чётко, ничем их не разжалобишь. Потом, если бы он трусил, боялся смерти, он имел возможность заранее о себе и семье позаботиться, скрыться за рубежом.
Так в чём же дело? Почему Колчака объявили храбрецом, спокойно и с достоинством выслушавшим приговор, так же достойно встретившим смерть, а Виктора Пепеляева назвали жалким трусом?
Зачем-то кому-то это было очень нужно, важно. Как и приплести к высокопоставленным расстреливаемым двоим безымянного китайца-палача. Вот не было в этом случайности! Как совершенно не было и правды. И если рассказы о золотом (серебряном – это по версии главнокомандующего войсками Верховного Правителя генерала К.В. Сахарова) портсигаре, о яде в носовом платке, и о том, что после первого залпа Колчак не упал замертво, в него не хотели целить, он сам скомандовал стрелять по-военному метко. Если всё это можно считать легендами, сочинёнными людьми, которым не хотелось верить в его обыденную мгновенную смерть, то рассказы о палаче-китайце и дрожавшем от момента зачтения приговора в тюрьме и до залпа Викторе Пепеляеве исходили от прямых руководителей расстрела.
Пытаясь докопаться до истины, что же всё-таки за этим кроется, я обратил внимание на одну, кажется, незначительную деталь. При расстреле на Ушаковке/Ангаре 7 февраля присутствовал врач-большевик Фёдор Гусаров. Роль его состояла в том, чтобы засвидетельствовать смерть Колчака и Пепеляева после винтовочного залпа. 45-летний врач-большевик, выпускник Петербургской военно-медицинской академии, соратник Ленина, в начале 1920 года работал врачом в военном Знаменском госпитале. В книге иркутского журналиста Г.Т. Килессо «Улица имени…» (Иркутск, Вост.– Сиб. кн. изд., изд. 3-е, 1989 г.) на стр. 268-й читаю: «Как врач Ф.В. Гусаров засвидетельствовал смерть Колчака после расстрела». Жизнь Фёдора Гусарова спустя несколько месяцев после этого прервалась. Нет, на Гусарова никто не покушался, он уже в феврале был неизлечимо безнадёжно болен. Его перевели из Иркутска в Омск, назначив заведующим Сибздравотделом, а 27 августа 1920 года он умер от туберкулёза и был похоронен в Омске на площади Красных Героев… О том, что при расстреле на Ушаковке присутствовал врач Фёдор Гусаров, в других воспоминаниях ни слова. Об этом журналисту-иркутянину Г.Т. Килессо рассказал в 1954 году бывший председатель Иркутского военно-революционного комитета А.А. Ширямов. Прошло четверть века со времени ночного расстрела, умер И.В. Сталин и настала хрущёвская «оттепель», Александр Ширямов был в возрасте, за год до кончины мог позволить себе быть более откровенным. Кажется, ну что ж особенного, что присутствовал врач? С другой стороны вопрос: а зачем присутствовал врач, так ли был необходим он там, на Ушаковке февральской ночью 1920-го? Притом ещё, что на весь стотысячный город в нём было всего 47 врачей, свирепствовал тиф и другие инфекционные смертельно опасные болезни, была масса обмороженных, раненых. Что отнимать от дел занятого по горло человека? Правда, что за нужда и благой порыв соблюдать какие-то формальности? Когда достаточно подойти к упавшим после залпа и, говоря современным языком, сделать контрольный выстрел. И – вся тут тебе фиксация смерти…
Я ещё вернусь к врачу Фёдору Васильевичу Гусарову, но сначала постараюсь определить, сколько же было всё-таки в числе участников казни, помимо дружины из семи-восьми человек, приводивших в исполнение приговор, тех, кто руководил ими?
Действительно, сколько же их было?
По воспоминаниям коменданта города Иркутска Ивана Бурсака – «дирижировали» расстрелом двое. Он лично и председатель чрезвычайной следственной комиссии Самуил Чудновский. Бурсак же в своих официальных воспоминаниях (есть ещё и неофициальные) называет и третьего. Коменданта местной тюрьмы. Бурсак не называет его фамилии, но комендантом тюрьмы был подпоручик (или поручик?) В.И. Ишаев.
Читаем у Бурсака:
«К 4 часам утра мы прибыли на берег реки Ушаковки, притоку Ангары. Колчак всё время вёл себя спокойно, а Пепеляев – эта огромная туша – как в лихорадке.
Полнолуние, светлая морозная ночь. Колчак и Пепеляев стоят на бугорке. На моё предложение завязать глаза Колчак отвечает отказом. Взвод построен, винтовки наперевес. Чудновский шёпотом говорит мне:
Я даю команду:
– Взвод, по врагам революции – пли!
Оба падают. Кладём трупы на сани-розвальни, подвозим к реке и спускаем в прорубь. Так «верховный правитель всея Руси» адмирал Колчак уходит в своё последнее плавание. Возвращаемся в тюрьму. На обороте подлинника постановления ревкома о расстреле Колчака и Пепеляева пишу от руки чернилами (Бурсак написал красными чернилами. – В.П.):
«Постановление Военно-революционного комитета от 6 февраля 1920 года за № 27 приведено в исполнение 7 февраля в 5 часов утра в присутствии председателя чрезвычайной следственной комиссии, коменданта города Иркутска и коменданта иркутской губернской тюрьмы, что и свидетельствуется нижеподписавшимися:
Председатель чрезвычайной следственной комиссии С. Чудновский.
Комендант города Иркутска И. Бурсак».
Две всего подписи. Ни коменданта тюрьмы, ни врача Гусарова автографов нет.
Теперь взглянем на публикацию А.А. Ширямова. Ширямов в своих, изданных в 1926 году в Новосибирске мемуарах, утверждает, что расстреливал Колчака и Пепеляева наряд левых эсеров в присутствии председателя следственной комиссии С.Чудновского и члена ВРК тов. М.Левенсона. Там же сообщает и о третьем расстрелянном – китайце, колчаковском палаче. Бурсака при этом не упоминает вовсе.
Самуил Чудновский, вспоминая расстрел, называет ещё и… священника. Ну, в это вовсе с очень большим трудом верится – что отъявленные безбожники большевики искали бы для своих заклятых врагов ещё и священника. Зато ни у одного из руководителей расстрела ни слова о враче Фёдоре Гусарове. Не странно? Ещё как странно. Фёдора Гусарова как будто бы старательно хотели вывести из круга присутствовавших при казни. Все! И Ширямов, и Бурсак, и Чудновский.
Ещё одна значительная странность. Шифровка председателя СНК В.И. Ленина из Кремля с указанием расстрелять Колчака идёт через зам. председателя Реввоенсовета республики Эфраима Склянского председателю Реввоенсовета – 5 (Пятой армии. – В.П.) Ивану Смирнову:
«Не распространяйте никаких вестей о Колчаке. Не печатайте ровно ничего. А после занятия нами Иркутска пришлите строго официальную телеграмму с разъяснениями, что местные власти до нашего прихода поступили так под влиянием угрозы Каппеля и опасности белогвардейских заговоров в Иркутске. Ленин. Берётесь ли сделать архинадёжно?».
Получив такую шифровку из Кремля, Иван Смирнов даёт указание Александру Ширямову:
«Ввиду движения каппелевских отрядов на Иркутск и неустойчивого положения советской власти в Иркутске, настоящим приказываю вам находящихся в заключении у вас адмирала Колчака, председателя совета министров Пепеляева с получением сего немедленно расстрелять. Об исполнении доложить».
Иван Никитич Смирнов – величина в большевистской иерархии в то время сверхзначимая. Ленин и Троцкий – на равных, Смирнов – правая рука Троцкого. Получив приказ Смирнова уничтожить Колчака, Ширямов, кажется, должен был бы лично проконтролировать «архинадёжное» выполнение приказа. Ему известно, что такое партийная дисциплина. В партии не новичок. Он отвечает за это головой. И, значит, он должен лично убедиться, своими глазами узреть, что сделано всё, как надо. Архинадёжно. Почему же он тогда лично не удосужился прибыть на берег Ушаковки/Ангары? Иркутск 1920-х не очень крупный город, недолго из центра до любой окраинной точки добраться, хоть одна машина, на худой конец конская повозка найдётся для поездки председателя ВРК к месту события. Для С.Чудновского нашлась. У И.Бурсака в официальных воспоминаниях читаем: «Через некоторое время туда (в тюрьму. – В.П.) подъехал и Чудновский». А может, всё-таки Александр Ширямов удосужился, прибыл, присутствовал при расстреле? Но если да, если был лично, то почему позднее ни сам, никто другой ни словом о том не обмолвился? А может, потому, что на берегу Ушаковки при впадении её в Ангару дальше, после залпа, разыгралось такое, о чём председателю Иркутского ВРК потом только одного и хотелось всю оставшуюся жизнь: забыть, не помнить об этом? Уж не говоря о том, что это было государственной тайной…
Обращает на себя внимание факт, что после установления советской власти А.Ширямов, популярнейший в Сибири наравне с Н.Яковлевым, П.Постышевым, Д.Зверевым, занимал до кончины в 1955-м довольно скромные посты. В 1921 – 1923 годах – секретарь Омского губкома, с 1923 года подвизался в Наркомпросе, возглавляя там бюро советского краеведения. Для 40-летнего заслуженного-перезаслуженного боевого революционера, по заданию Кремля руководившего возвращением в центр России золотого эшелона, постишко не по заслугам малозначительный. Может, причина не в том, что ему не давали более высоких постов из-за того, что впал в немилость, а попросту нельзя было эти высокие посты доверять? Может, причина та же, что и у Фёдора Лукоянова? (Напомню, Лукоянов – председатель Пермской губчека в 1918 году. По рангу он должен был присутствовать при расстреле царской семьи в Екатеринбурге, но не присутствовал. Укатил незадолго до кровавой трагедии в Ипатьевском доме в Пермь. А после екатеринбургской расправы с Лукояновым случился нервный срыв, и он потом тридцать последних лет тоже был в тени, на незначительной должности.) Не то же ли примерно случилось и с Ширямовым? И если так, то отчего?
Но всё-таки, однако, сколько человек присутствовало в ночь исполнения приговора Иркутского ревкома на Ушаковке? Может, список такой: А.Ширямов, М.Левенсон, С.Чудновский – точно. Бурсак и комендант тюрьмы Ишаев – под вопросом. (И.Бурсак мог написать строки о приведении приговора в исполнение позднее, не присутствуя при казни, под диктовку А.Ширямова. – В.П.). И обязательно был при расстреле врач-большевик Фёдор Гусаров. О его присутствии проговорился (а может, стонало годы и десятилетия в душе, захотел выговориться, тяготился тем, что унесёт с собой тайну?) Александр Ширямов в 1954 году журналисту Г.Т. Килессо.
Зачем всё-таки был привлечён к участию в расстреле врач Фёдор Гусаров? Какая ему отведена была при этом роль? Терпение. Чуточку позднее об этом.
А пока обратимся к неофициальным воспоминаниям Ивана Бурсака. (В 1969 году, тогда к юбилею поражения белых войск на Восточном фронте, взятию Иркутска и казни Колчака готовился сборник «Разгром Колчака». 74-летний Бурсак оставался, пожалуй, единственным живым участником всемирно известного расстрела в Иркутском Знаменском предместье на р. Ушаковке. Бурсак тоже почему-то после Гражданской войны был не при больших делах, на какой-то хозяйственной работе.)
«Перед расстрелом Колчак спокойно выкурил папиросу, застегнулся на все пуговицы и встал по стойке «смирно». После первого залпа сделали ещё два по лежачим – для верности. Напротив Знаменского монастыря была большая прорубь. Там монашки брали воду. Вот в эту прорубь и протолкнули вначале Пепеляева, а затем Колчака вперёд головой. Закапывать не стали, потому что эсеры могли разболтать, и народ бы повалил на могилу. А так концы в воду».
Обратим внимание на количество залпов, называемых Бурсаком: первый – на поражение, еще два – для верности. Нужно ли было в чём-то сомневаться, что-то удостоверять (живы-мертвы ли?) после такой обильной пальбы по врагам революции врачу Фёдору Гусарову? Тем более, что трупы расстрелянных Колчака и Пепеляева протолкнули в большую прорубь. Ну, скажем, в большую прорубь и проталкивать расстрелянных не надо. По Бурсаку выходит, что, готовя расстрел, не позаботились даже о том, чтобы загодя выдолбить во льду свою прорубь. Для того, чтобы «концы в воду». Воспользовались для своих дел прорубью инокинь Знаменского монастыря. Да уж нет. Уж, наверно, если готовились к ликвидации, а потом к «концам в воду», то подсуетились для такого дела основательно. Свою прорубь приготовили. И не совсем рядом с прорубью монахинь должна была быть эта своя спецпрорубь. Скажем так, чрезвычайная прорубь. Ведь приди утром монахини по воду к привычной проруби, какую бы картину они узрели на месте расстрела? Снег утоптан, взрыт, кровь, гильзы. И только ли это? Какие-то, неведомо откуда привезённые сани-розвальни (кто в них впрягался, – кони, люди? – куда они потом исчезли?!), на которых подвозили к проруби расстрелянных. Правда, а куда подевались сани, на которых подвозили трупы к ангарской проруби? Молчание об этом.
В сентябре 1993 года, 9 сентября, я смотрю по надписи на подаренной мне Г.Т. Килессо при встрече в Иркутске книге. Георгий Тимофеевич пересказывал мне слышанное от А.А. Ширямова о проруби на Ангаре так. Прорубь эту, конечно же, подготовили заранее. Достаточно широкую. Не в один квадратный метр площадью. С выходом из тюрьмы к месту расстрела медлили. Вроде как из-за отсутствия машины. Машины, конечно, в Иркутске были. Не такой, как сейчас огромный парк, но были всё же. Но почему-то ставшие хозяевами города большевики не могли их сыскать. Так вот, пока искали машины, потом, не найдя, отправились от тюрьмы вдоль Ушаковки к Ангаре пешком, прорубь затянулась на морозе льдом. Ходьбы от тюрьмы до берега Ангары самое большее 20 – 25 минут. Непонятно, что было ждать машины, что искать её? Чего-то или кого-то другого, может, ждали, искали? Когда грянули выстрелы и можно и нужно было прятать «концы в воду», пришлось долбить вновь образовавшийся на ядрёном морозе лёд. Когда свежую корку льда вскрыли, сбросили в прорубь тела… Не правда ли, странное знание таких детальных подробностей у не присутствовавшего при расстреле председателя Иркутского ВРК Александра Александровича Ширямова? Услышанные в пересказе Бурсака или Чудновского подобные мельчайшие детали трудно сохранить в памяти треть века. Тут, пожалуй, нужно быть очевидцем, участником, организатором.
Вернёмся теперь к двум деталям. К тому, что вместе с Верховным Правителем и предсовмина В.Н. Пепеляевым был расстрелян и китаец-палач, и к тому, что после зачтения постановления Иркутского ревкома В.Н. Пепеляев повёл себя недостойно.
Зачем так настойчиво, навязчиво подаётся деталь о каком-то безымянном палаче? Зачем столько много говорится о постоянно дрожащем перед близкой смертью, бормочущем молитвы Пепеляеве, которому выговаривают: «Встаньте, постыдитесь, умереть достойно не можете». И зачем на его фоне адмирал Колчак очень выпукло преподносится как образец достойнейшего поведения перед лицом смерти? Ведь ни тени, заметим, не брошено на репутацию Адмирала. Репутация наоборот старательно преподнесена безупречной.
А в этом, думается, есть продуманность глубокая. Эти «несущественные» детали (рассказ про некоего мелкого палача, про дрожащего Пепеляева) и назначены для отвлечения. Остальное, остальные подробности – для горького, но удовлетворения всех тех, кто в России и за рубежом почитатель Адмирала. Адмирал жил достойно и принял смерть достойно. Как подобает вождю Белого движения. Это, как главное, и врезается в память. А детали. Они должны быть, естественно, они даже помнятся. Они тоже важны для знавших Адмирала. Но они существенны постольку-поскольку. Хотя именно детали и призваны высвечивать, оттенять величие Адмирала, его презрение к палачам перед ликом собственной смерти. Одна деталь (Пепеляев молил о пощаде) – мало, две (в довесок – китаец-палач) – уже кое-что, уже даже вроде как достаточно для пущей достоверности происходивших событий. После этого вполне естественным кажется, что следом за расстрелом Колчака и Пепеляева тела их спустили в прорубь. «Плыви, Адмирал, в своё последнее плаванье!». Что ещё в этот плавный, лучше сказать естественный, ход событий, кажется, может затесаться?
А вот здесь, сразу после расстрельного залпа, кажется, и могло, и должно было настать и наступило время действий врача-большевика Фёдора Гусарова, о котором я уже упоминал не однажды.
Я начал свой рассказ о расстреле Колчака и Пепеляева с того, что после того как их казнили и спустили тела в прорубь, тела их не уплыли далеко, были вскоре увидены иркутскими мальчишками, дети сообщили взрослым, взрослые предали тайно тела земле.
«Архинадёжно» убить Колчака и Пепеляева поручено было сибирякам. Они прекрасно знали местные условия, знали, что просто спустить в воду трупы расстрелянных – это ещё не значит упрятать концы в воду. Где-то да всплывут тела. Температура воды в ледяной Ангаре такая, что лица, одежды будут в полной сохранности при весеннем вскрытии реки. По лицам и одеждам определят, кого вынесла, прибила к берегу Ангара. Предадут тела земле, к могилам потянутся люди. А перед расстрелом иркутские чекисты и ревкомовцы, надо полагать, крепко подумали, чтобы не осталось абсолютно никаких следов. Что для этого нужно сделать? А нужно сделать так, чтобы ни по лицам, ни по одежде, всплыви где-то трупы, никто в них не смог ни в коем разе опознать Верховного Правителя и предсовмина Виктора Пепеляева. Как это сделать? Просто. Обезобразить до неузнаваемости лица, тела, одежду! Вот для чего, скорее, – а не для засвидетельствования смерти Колчака потребовалось присутствие врача с большим дореволюционным стажем партийной работы Фёдора Гусарова. Как врач он, конечно, хорошо знал, какие яды-кислоты для этого нужны, какие всего действеннее; как практикующий в госпитале врач, имел к ним неограниченный доступ. Клятва Гиппократа – одно, революционная целесообразность и железная партдисциплина – другое… Верится и в то, что залпов было несколько. Только… Только никак не для верности, что не остались в живых жертвы, если ещё и теплятся в жертвах какие-то признаки жизни, в воде подо льдом захлебнутся, – а для того, чтобы выстрелами строго в лица, винтовочными, а, может, вдобавок и револьверными, в упор, пулями измолотить, обезобразить до неузнаваемости лица расстрелянных, потом ещё для верности обработать кислотами-ядами. А после ещё, чтобы не узнали по одежде, по телам, облить горючей смесью и поджечь. В санях-розвальнях. А уж тогда, когда ни лиц, ни одежд, ни тел невозможно будет узнать, – тогда «Плыви, Адмирал, в последнее своё плаванье!». Отнюдь не ново. Екатеринбургские наработки полуторагодовой давности с царской семьей после расстрела в Ипатьевском доме были. Только тогда по глупости чуть не в открытую собирали по всем аптекам Екатеринбурга бутыли с кислотами. В Иркутске действовали умнее, наученные опытом. Или, может, приказом из Центра: «И чтоб никаких следов! Никогда и нигде!». Вот почему, думаю, студёная Ангара потом не выдала никогда ни адмирала Колчака, ни его сподвижника Пепеляева… Вот почему свежеприготовленная прорубь на морозе затянулась толстой ледяной плёнкой и так надолго, почти до рассвета, почти до 5 утра, затянулся ночной расстрел на Ушаковке… Или каннибалистский шабаш, не знаю, как уж и назвать.
Всего лишь версия. Ничем её подкрепить спустя 86 лет невозможно. И вовсе не хочется думать, что именно такой, какой мною нарисована картина, была она в действительности. Но думаю, что реальная картина была очень и очень схожа с той, которую я написал…
Валерий ПРИВАЛИХИН
Расстрел Колчака
(отцу рассказывал дед, несколько раз и со значением)
Имел место в г. Иркутске зимой 1920 года.
Дед видел, как адм. Колчака вели на расстрел, из
окна гимназии (отец помнит название, я забыла).
Адмирал шел, заложив руки за спину, и курил трубку.
Следом за ним двое волокли его помощника (?),
который плакал, цеплялся за них, пытаясь целовать им
сапоги, и выкрикивал: "По недоразумению, братцы, по
недоразумению!" Адмирал один раз вынул трубку изо
рта, чтобы сказать: "Перед кем унижаешься, сволочь?" --
дальше шел молча, куря трубку, заложив руки назад.
Дед (большевик с ранних лет; правда, в гимназии он был
левым эсером -- все соученики разбились по партиям,
на уроки носили шашку, у кого-то было и огнестрельное)
рассказывал отцу про Колчака, что тот будто бы выслужился
из самой простой семьи (но он на самом деле сын офицера-
артиллериста, и даже ученый; основал (вроде бы, хотя и
это странно) Иркутский Университет); что в 1905 году,
когда матросы срывали с офицеров знаки отличия и
отбирали именное оружие, приступили с этим и к Колчаку,
он же вынул шашку и бросил ее в море со словами: "Не
вы мне ее дарили, не вам и снимать." Шашка будто бы
была именная, подарок государя императора. "Ты ведь
знаешь, почему Колчака расстреляли? Был приказ --
чехи уже шли, боялись, что они его освободят." Это
не очень понятно; чехи именно держали адм. под стражей
и выдали большевикам, кажется.
Юлия Фридман
Протоколы заседаний Чрезвычайной Следственной Комиссии по делу Колчака
Бывший дом купца Батюшкина - элегантное бежево-желтое здание с легкими колоннами, огромными окнами и изящной террасой, глядящей на пологий берег Иртыша, - одна из главных исторических достопримечательностей Омска. Сегодня здесь размещается Центр изучения Гражданской войны в Сибири - единственное в своем роде в России учреждение, сочетающее функции архива, библиотеки, дискуссионного клуба и музея, посвященных этой болезненной и горячей теме.
Место выбрано неслучайно: этот особняк является "свидетелем и участником" фатальных событий отечественной истории - здесь в 1918-1919 гг. располагалась резиденция Верховного правителя России - адмирала Колчака, а затем - Сибирское управление учебных заведений и омская ЧК. Небольшая, но емкая экспозиция рассказывает о Гражданской войне в Сибири объективно - без "заигрывания" со сторонниками красных или апологетами белых. Воссозданы после реставрации интерьеры кабинета Колчака, его приемной и других помещений. Электронные ресурсы и оригиналы документов и новейшие научные и публицистические издания дают возможность ощутить эпоху, а кадры уникальной кинохроники позволяют увидеть Колчака, Жанена и других героев и антигероев этой историко-политической драмы.
18 ноября 1918 года жители Омска увидели расклеенные по всему городу листовки - "Обращение к населению России", сообщавшее о свержении Всероссийского Временного правительства (Директории) и о том, что Верховным правителем с "диктаторскими полномочиями" стал Александр Колчак. "Приняв крест этой власти в исключительно трудных условиях Гражданской войны и полного расстройства государственной жизни, объявляю: я не пойду ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности. Главной своей целью ставлю создание боеспособной армии, победу над большевизмом, установление законности и правопорядка, дабы народ мог беспрепятственно избрать себе образ правления, который он пожелает, и осуществить великие идеи свободы, ныне провозглашенные по всему свету", - с этой присягой Колчак вошел в политическую историю.
"Непроницаемая стена, застилающая свет и правду"
Во время Гражданской войны в Сибири действовало несколько "белых" правительств. Крупнейшее из них - Омское - длительное время вело переговоры с Самарским Комучем (Комитетом Учредительного собрания). Их цель - объединение. В результате в сентябре 1918 года в Уфе сформировалось Временное Всероссийское правительство - Директория. В связи с наступлением Красной Армии месяц спустя Директория переехала в Омск. Однако в результате переворота 17-18 ноября 1918 года, организованного недовольными "разгулом либерализма" политиками и военными, Директория была свергнута, а Колчак провозглашен Верховным правителем России с неограниченными - диктаторскими - полномочиями. Победившим в перевороте борцам с "мягкотелыми либералами-провокаторами" казалось, что они смогли направить историю в нужное им русло. В этих иллюзиях они пребывали около года - пока их самих не свергли еще более жесткие и убежденные сторонники "диктаторских мер" - большевики.
Колчак возглавил правительство, которое функционировало более года на обширной территории России, захватило половину золотого запаса страны и создало реальную угрозу власти большевиков. Верховному правителю России присягнули другие белые силы (хотя далеко не все они эту присягу выполнили - движение осталось раздробленным). Разогнав остатки Учредительного собрания и проэсеровскую Директорию - Временное Всероссийское правительство, Колчак лишил белое движение "демократических гирь", чем разрушил антибольшевистскую коалицию. В ответ эсеры повернули оружие против него, предпочтя сблизиться с большевиками и меньшевиками. Сделав ставку на военную диктатуру, Колчак и все белое движение обрекли себя на поражение.
Большевиков посчитали меньшим злом. Выбирали "красных", поскольку уже хорошо знали "белых". А потом сопротивляться было уже поздно
Программа Верховного правителя предусматривала: уничтожение большевизма, "восстановление законности и правопорядка"; воссоздание русской армии; созыв нового Учредительного собрания для решения вопроса о государственном строе России; продолжение Столыпинской аграрной реформы без сохранения помещичьего землевладения, денационализация промышленности, банков и транспорта, сохранение демократического рабочего законодательства, всемерное развитие производительных сил России; сохранение территориальной целостности и суверенитета России. Однако в условиях Гражданской войны эта программа осталась лишь благим пожеланием.
Колчак допустил стратегический просчет, сделав ставку на западную помощь. Союзники были вовсе не заинтересованы в независимости России и тем более в ее единстве и неделимости. Самым трудным для Верховного правителя оказался национальный вопрос: отстаивая идею единой и неделимой России Колчак оттолкнул от себя всех лидеров государств, образовавшихся после распада империи. Западные же союзники поддержали этот "парад суверенитетов".
Барон Будберг так описывал адмирала: "Тяжело смотреть на его бесхарактерность и отсутствие у него собственного мнения… По внутренней сущности, по незнанию действительности и по слабости характера он очень напоминает покойного Императора… Страшно становится за будущее, за исход той борьбы, ставкой в которой является спасение родины и вывод ее на новую дорогу… Поразительно, до чего в Омске повторяется в миниатюре Царское Село (в Царском Селе императорская семья пребывала с 1915-го по 1917 г. - Ю.К.): та же слепота вверху, та же непроницаемая кругом стена, застилающая свет и правду, обделывающие свои делишки люди".
Объявляя большевиков "врагами народа" (и, кстати, подарив им сам этот термин), которых необходимо уничтожить, Колчак и его сподвижники не осознавали, что Ленин, увы, стал харизматическим вождем движения, увлекшего миллионы людей обещаниями ликвидировать бедность, социальное неравенство и построить новое, справедливое общество.
Когда за адмиралом пришли и объявили, что будет расстрелян, он спросил, кажется, вовсе не удивившись: "Вот так? Без суда?" Перед расстрелом молиться отказался, стоял спокойно, скрестив руки на груди
Свои политические убеждения адмирал формулировал внятно: "Будем называть вещи своими именами, как это ни тяжело для нашего отечества: ведь в основе гуманности, пасифизма, братства рас лежит простейшая животная трусость...". Еще одна оценка: "Что такое демократия? - Это развращенная народная масса, желающая власти. Власть не может принадлежать массам в силу закона глупости числа: каждый практический политический деятель, если он не шарлатан, знает, что решение двух людей всегда хуже одного..." Это сказано в 1919-м.
В Омск к Колчаку, презрев условности устоев, приехала Анна Тимирева. С момента их знакомства, переросшего в роман в письмах, прошло четыре года. У каждого семья, у обоих - сыновья. Она первой призналась ему в любви - с откровенностью пушкинской Татьяны и решительностью своей тезки Карениной. "Я сказала ему, что люблю его". И он, уже давно и, как ему казалось, безнадежно влюбленный, ответил: "Я не говорил вам, что люблю вас". - "Нет, это я говорю: я всегда хочу вас видеть, всегда о вас думаю, для меня такая радость видеть вас". И он, смутившись до спазма в горле: "Я вас больше чем люблю". Ей - 21 год, ему - 40. И все знали об этой любви, их переписку "изучала" военная цензура… Софья Колчак, жена адмирала, как-то призналась подруге: "Вот увидишь, он разведется со мной и женится на Анне Васильевне". А Сергей Тимирев, муж Анны и сослуживец Колчака, также зная о романе, дружбы с адмиралом не порвал. В этом "любовном квадрате" не было грязи, ибо не было обмана. Тимирева развелась с мужем в 1918 году и приехала в Омск. Семья Колчака уже давно во Франции. Он на развод так и не решился…
Михаил Тухачевский, 1920 г. Фото: ЦА ФСБ России
Меж двух жесткостей
"Кто жесточе - красные или белые? Вероятно - одинаково. В России очень любят бить - безразлично кого", - так Максим Горький в "Несвоевременных мыслях" поставил диагноз Гражданской войне и ее идеологам с обеих сторон. Вот и сибирское крестьянство оказалось меж двух огней, меж двух жесткостей. Колчак начал мобилизацию крестьян. Многие из них только что сняли шинели солдат Первой мировой войны, они устали воевать и, по большому счету, были вообще равнодушны к любой власти. Здесь не знали крепостного права. Кто был в окружении Колчака? Офицеры, в большинстве своем относившиеся к крестьянам, как к крепостным, - срабатывала вековая ментальная "инерция". Значительная часть населения Сибири возненавидела Колчака сильнее, чем большевиков. Партизанское движение возникло стихийно - как реакция на палочную дисциплину белых, безумные репрессии и реквизиции. "Мальчики думают, что из-за того, что они убили и замучили несколько сотен и тысяч большевиков и замордовали некоторое количество комиссаров, то сделали этим великое дело, нанесли большевизму решительный удар и приблизили восстановление старого порядка вещей… мальчики не понимают, что если они без разбора и удержу насильничают, порют, грабят, мучают и убивают, то этим они насаждают такую ненависть к представляемой ими власти, что московские хамодержцы могут только радоваться наличию столь старательных, ценных и благодетельных для них сотрудников", - горько констатировал военный министр колчаковского правительства барон Алексей Будберг. Большевиков тогда считали меньшим злом. Они выбирали "красных", поскольку уже хорошо знали "белых". А потом сопротивляться было уже поздно.
Красные наступали стремительно и неотвратимо. Их Пятая армия под командованием одного из самых успешных полководцев Гражданской войны 26-летнего Михаила Тухачевского с боями приближалась к Омску. "Поручик-командарм" был не только одним из нескольких тысяч царских офицеров, добровольно перешедших на службу к большевикам, - он был в числе ее создателей, летом 1918 года по личному распоряжению Ленина командированный создавать отряды Первой армии Советов. К моменту омского наступления за его спиной был уже несокрушимый успех. "Русская революция дала своих красных маршалов - Ворошилов, Каменев, Егоров, Блюхер, Буденный, Котовский, Гай, но самым талантливым красным полководцем, не знавшим поражений в гражданской войне... оказался Михаил Николаевич Тухачевский. Тухачевский победил белых под Симбирском, спасши Советы в момент смертельной катастрофы, когда в палатах древнего Кремля лежал тяжелораненый Ленин. На Урале он выиграл "советскую Марну" и, отчаянно форсировав Уральский хребет, разбил белые армии адмирала Колчака и чехов на равнинах Сибири", - такую оценку Тухачевскому дал отнюдь не друг - убежденный антибольшевик, эмигрантский историк белого движения Роман Гуль.
12 ноября 1919 года Верховный правитель и его министры покинули Омск, переместились в Иркутск, ставший - весьма ненадолго - очередной "столицей Белой России". Два дня спустя Пятая армия заняла Омск. Тухачевский, склонный к внешним эффектам, въехал в город на белом коне. Улица, по которой красноармейцы шли по замершему городу, с тех пор и доныне называется "Красный путь". (Командарма, ставшего впоследствии маршалом, как "врага народа" расстреляют в 1937-м.)
В декабре 1919 года так называемая демократическая оппозиция (включающая в себя практически весь спектр политических сил, противостоявших как Колчаку, так и большевикам) создала в Иркутске Политический центр. В его задачу входило свержение колчаковского режима и переговоры с большевиками о прекращении Гражданской войны и создании в Восточной Сибири "буферного" демократического государства. Политцентр подготовил восстание в Иркутске, продолжавшееся с 24 декабря 1919 года по 5 января 1920 года. 19 января между большевистским Сибревкомом и Политцентром было достигнуто соглашение о создании "буферного" государства. Одним из условий соглашения была передача бывшего Верховного правителя вместе со штабом представителям Советской власти. Тогда же Чехословацкий Национальный Комитет Сибири (орган руководства чехословацкими формированиями - бывшими военнопленными австро-венгерской империи, оставшимися здесь с Первой мировой) выпустил меморандум, обращенный ко всем союзным правительствам, в котором заявил, Чехословацкое войско прекращает оказывать ему поддержку. Чехословаки "выходили из игры", намереваясь отправиться домой.
Положение Колчака стало безвыходным: он фактически был заложником. 5 января 1920 года представители Антанты выдали письменную инструкцию командующему союзными войсками генералу Морису Жанену провезти Колчака под охраной чешских войск на Дальний Восток, в то место, куда он сам укажет.
Колчак ехал в вагоне, прицепленном к поезду 8-го Чехословацкого полка. На вагоне были подняты английский, французский, американский, японский и чешский флаги, символизировавшие, что адмирал находится под защитой этих государств. 15 января состав прибыл на станцию Иннокентьевскую. Стояли долго: Жанен общался с руководством Политцентра, которое соглашалось пропустить чехословацкий поезд, полный "экспроприированного" имущества и оружия, и идущие за ним груженые "военными трофеями" эшелоны в обмен на Колчака. Переговоры закончились тем, что в вагон вошел помощник чешского коменданта поезда и объявил, что Верховный правитель "передается иркутским властям". Казалось, Колчак не был даже удивлен, кивнув: "Значит, союзники меня предают". Адмирала доставили в вокзальную комендатуру, где "предложили" сдать оружие. Передача Верховного правителя эсеро-меньшевистскому Политцентру означала арест.
Вот так. Без суда.
Еще 7 января 1920 года Политцентр учредил Чрезвычайную следственную комиссию (ЧСК) для сбора обвинительных данных против арестованных членов колчаковского правительства. А после передачи чехословаками Колчака и его премьер-министра Виктора Пепеляева Политцентру, он поручил ЧСК, в которую входили меньшевики и эсеры, в недельный срок провести судебное расследование. Допросы проводились с чрезвычайной, неожиданной для красных корректностью: следствие вели дипломированные еще в царское время юристы. Но к концу января тон допросов ужесточился. Не зная истинной причины перемены, адмирал связывал ее с переходом председательских функций от меньшевика Попова к большевику Чудновскому. Однако более жесткими допросы стали не только в связи с приходом нового председателя ЧСК: в Иркутске и вокруг него изменилась военно-политическая ситуация. Смена председателя комиссии явилась лишь следствием. К Иркутску подходило несколько красных партизанских отрядов общей численностью 6 тысяч штыков и 800 сабель. Они должны были умножить революционные силы иркутян во главе созданного 19 января Военно-революционного комитета. 21 января коалиционный Политцентр перестал существовать. Пятая армия Тухачевского вошла в город, и 25 января Иркутск стал советским. (Имя Пятой армии с тех пор носит одна из центральных улиц города.)
Колчака не судили, не существовало и приговора ему: долгое, буксовавшее следствие было оборвано запиской в реввоенсовет 5-й армии: "Не распространяйте никаких вестей о Колчаке, не печатайте ровно ничего, а после занятия нами Иркутска пришлите строго официальную телеграмму с разъяснением, что местные власти до нашего прихода поступили так под влиянием... опасности белогвардейских заговоров в Иркутске. Ленин".
6 февраля 1920 года - во исполнение телеграммы Ленина - было принято постановление Иркутского Военно-революционного комитета о расстреле Колчака и Пепеляева.
Вот и весь приговор. По сути повторился сценарий расстрела царской семьи в Екатеринбурге в 1918 году: тогда тоже следствие, суд и приговор заменила секретная расстрельная телеграмма Ильича. (См. "РГ" за 17.07.2013). Большевистская "законность" снова торжествовала.
Когда за адмиралом пришли и объявили, что будет расстрелян, он спросил, кажется, вовсе не удивившись: "Вот так? Без суда?" Перед расстрелом молиться отказался, стоял спокойно, скрестив руки на груди. Пытался успокоить потерявшего самообладание своего премьер-министра Виктора Пепеляева. Попросил передать благословение законной жене, Софье Федоровне, и сыну Ростиславу, за два года до того эмигрировавших во Францию. Об Анне Тимиревой, добровольно пошедшей под арест, чтобы до конца не расставаться с ним, - ни слова. За несколько часов до расстрела Колчак написал Анне Васильевне записку, так до нее и не дошедшую. Десятки лет листок кочевал по папкам следственных дел.
"Дорогая голубка моя, я получил твою записку, спасибо за твою ласку и заботы обо мне... Не беспокойся обо мне. Я чувствую себя лучше, мои простуды проходят. Думаю, что перевод в другую камеру невозможен. Я думаю только о тебе и твоей участи... О себе не беспокоюсь - все известно заранее. За каждым моим шагом следят, и мне очень трудно писать... Пиши мне. Твои записки - единственная радость, какую я могу иметь. Я молюсь за тебя и преклоняюсь перед твоим самопожертвованием. Милая, обожаемая моя, не беспокойся за меня и сохрани себя... До свидания, целую твои руки". Свидания не было. Не разрешили.
Тела Колчака и Пепеляева после расстрела погрузили на сани, увезли на реку Ушаковку и сбросили в прорубь. Официальное сообщение о расстреле Колчака срочной телеграммой было передано в Москву.
"Прошу чрезвычайную следственную комиссию мне сообщить, где и в силу какого приговора был расстрелян адмирал Колчак и будет ли мне, как самому ему близкому человеку, выдано его тело для предания земле по обрядам православной церкви. Анна Тимирева". Резолюция на письме: "Ответить, что тело Колчака погребено и никому не будет выдано".
Тимиреву после расстрела Колчака освободили - ненадолго. Уже в июне 1920-го ее отправили "сроком на два года без права применения к ней амнистии в Омский концентрационный лагерь принудительных работ".
Снова выпустили, - и опять не надолго. "За контрреволюционную деятельность, выразившуюся в проявлении среди своего окружения злобных и враждебных выпадов против Советской власти… арестована бывшая куртизанка - жена Колчака… Тимирева Анна Васильевна... Обвиняется в том, что, будучи враждебно настроенной к Советской власти, в прошлом являлась женой Колчака, находилась весь период активной борьбы Колчака против Советской власти при последнем... до его расстрела... Не разделяя политики Соввласти по отдельным вопросам, проявляла свою враждебность и озлобленность по отношению к существующему строю, т.е. в преступлении, предусмотренном ст. 58, п. 10 УК.". Срок - пять лет. Затем - аресты и ссылки в 1925, 1935, 1938 и 1949 годах. Ее сын от первого брака Володя Тимирев за переписку с отцом, находящимся за границей, расстрелян в 1938-м…
Колчака уже не было, но советской власти предстояло еще показательно расправиться с "колчаковщиной". С 20 по 30 мая 1920 года, в рабочем пригороде Омска - Атаманском хуторе - проходили заседания Чрезвычайного революционного трибунала "по делу самозванного и мятежного правительства Колчака и его вдохновителя". Трибунал судил "членов колчаковского правительства", среди которых было лишь три министра, остальные - функционеры второго - третьего ряда. Главные фигуры успели уйти на "белую" часть России или эмигрировать. Тем не менее, приговоры были максимально жестокими: четырех подсудимых Ревтрибунал приговорил к смертной казни, шестерых - к пожизненным принудительным работам, троих - к принудительным работам на все время Гражданской войны, семерых - к работам на десять лет, двоих - к условному лишению свободы сроком на пять лет, одного - суд признал невменяемым и поместил в психиатрическую лечебницу. Осужденные обратились с просьбой о помиловании к Ленину. Разумеется, безрезультатно. Большевистское руководство отлично понимало, что приговоренные "мелкие сошки" не представляют серьезной опасности. Приговор был назиданием. Обществу следовало понять - всех примкнувших к оппозиции власть станет карать беспощадно. Как показала дальнейшая практика, назидание было усвоено.
Кто и почему хотел освободить Верховного правителя России
Вечером 15 января 1919 года на вокзале в Иркутске чехословаки выдали адмирала Колчака эсеровскому Политцентру. По делу бывшего Верховного правителя создали чрезвычайную следственную комиссию из трех человек. Они настраивались на неспешный ритм, заранее планировали вопросы. Однако вскоре размеренная работа была скомкана: уже 23 января Политцентр бескровно уступил власть большевистскому ревкому. Теперь допросами Колчака стал руководить большевик Чудновский.
Чекист и адмирал: враги
Об этом человеке известно немного. Родился Самуил Гадлевич в 1889 году в Бердичеве, в бедной еврейской семье. Как и большинство ниспровергателей, ни образования, ни ремесла не имел (в графе «Профессия» они писали «революционер»). Был учеником в кожевенной мастерской. В раннем возрасте включился в подрывную деятельность. Арестовывался, отбывал ссылку. Февральскую революцию 1917 года встретил в Киеве, где вступил в партию большевиков.
В мае 1918 года - на военно-снабженческой работе в Поволжье. Из Москвы в 1918 году послан в Забайкалье (можно предположить, что за линию фронта был заброшен с секретным заданием - нес подпольщикам деньги и литературу). В районе Иркутска попал в плен. Из тюрьмы освобожден Политцентром 27 декабря 1919 года.
Об адмирале нынче немало написано. И все же нелишне хотя бы кратко напомнить, какой высокопоставленный узник 22 дня содержался в Иркутской губернской тюрьме.
Александр Васильевич Колчак, православный, 46 лет. Из старинного военного рода. Воспитанник Морского кадетского корпуса. Участник двух арктических зимовок и трех экспедиций (одна была поисково-спасательной). Автор нескольких научных трудов. Член Русского географического общества. Участник Русско-японской войны. В плен попал раненым. Инициатор создания Морского генштаба.
Теоретик и практик минно-торпедного дела. Накануне начала мировой войны предусмотрительно заминировал Финский залив, совершал успешные рейды к портам противника. Прошел офицерский путь от мичмана до адмирала. Командовал кораблями, дивизией, Черноморским флотом. Отец троих детей (двое погибли в детстве). Во время Гражданской войны - Верховный правитель и Главнокомандующий сухопутными и морскими силами России.
Награды: Большая Золотая (Константиновская) медаль, Георгиевское оружие - золотая сабля с надписью «За храбрость», «Оружие храбрых» - Золотой кортик, два ордена Святого Владимира IV и II степеней, два ордена Святой Анны с надписью «За храбрость» и II степени, орден Святого Станислава II степени «с мечами» («мечи» были пожалованы и к ранее полученному ордену Св. Владимира), два ордена Святого Георгия IV и III степеней, серебряная медаль и нагрудный знак за оборону Порт-Артура.
В первые дни допросов участь адмирала уже была решена. Теперь историками досконально установлено: тайный приказ исходил от Ленина. Примечательно: сознавая значимость личности Колчака, в цепи Ленин - Склянский - Лапиньш - Смирнов - Ширямов - Чудновский каждый прямо или косвенно снимал с себя ответственность, так было и при убийстве царской семьи.
Мемуары палача
Об отношениях между жертвой и палачом можно догадаться. По словам зам. председателя комиссии Попова, адмирал на допросах «держался как военнопленный командир, проигравший кампанию армии, и с этой точки зрения держался с полным достоинством». А Чудновский, думается, комплексовал из-за малого роста. Наверняка его раздражало и достойное поведение узника на 15 лет его старше, и нерешительность ревкома (Чудновский к расстрелу предложил 18 человек, а Ширямов оставил двоих - Колчака и Пепеляева). Впрочем, внимательному читателю о многом скажут опубликованные в 1961 году воспоминания Чудновского (сохраняя авторскую орфографию и грамматику, в небольшом фрагменте лишь выделим две фразы):
«...Убедившись, что на постах стоят свои люди, лучшие дружинники, я направился в одиночный корпус и открыл камеру Колчака. «Правитель» стоял недалеко от двери. Видимо, Колчак был наготове, чтобы в любую минуту выйти из тюрьмы и начать «править». Я прочел ему приказ ревкома. После этого ему одели наручники.
А разве суда не будет? Почему без суда?
По правде сказать, я был несколько озадачен таким вопросом. Удерживаясь, однако, от смеха, я сказал:
Давно ли вы стали сторонником расстрела только по суду?.. Пока делались распоряжения о выделении 15 человек из дружины, охранявшей тюрьму, доложили, что Колчак желает обратиться ко мне с какой-то просьбой.
В чем дело?
Прошу дать мне свидание с женой... Собственно, не с женой, - поправился он, - а с княжной Темиревой.
Какое же имеете вы отношение к Темиревой?
Она очень хороший человек, - отвечает мне Колчак. - Она заведовала у меня мастерскими по шитью солдатского белья.
Хотя окружающая нас обстановка не располагала к шуткам и смеху, но после слов Колчака никто из товарищей не мог удержаться - все расхохотались.
Свидания разрешить не могу, - говорю Колчаку. - Желаете ли вы еще о чем-нибудь попросить?
Я прошу сообщить моей жене, которая живет в Париже, что я благословляю своего сына.
Сообщу...»
(При всем своем цинизме Чудновский не мог не знать, что последнее желание приговоренного должно быть исполнено. Тем не менее Колчаку отказал.)
Казнь стала легендой
Казнь адмирала по прошествии лет стала легендой. Отличить правду от выдумки подчас невозможно (чего лишь стоит утверждение «Комсомольской правды», что в иркутском музее хранится одежда и белье расстрелянного). Разнятся время и место расстрела (хотя при желании установить это возможно с точностью до часа и метра). Но одно обстоятельство до сих пор передается из поколения в поколение - об этом рассказал и Никита Михалков в телепередаче, опираясь на архивные документы.
Перед казнью Колчак спросил Чудновского, в каком тот звании. Чудновский раздраженно ответил: комиссар. Тогда Колчак напомнил, что по званию он - флота русского адмирал. А по артикулу, командовать экзекуцией может либо старший, либо равный по званию. И предложил: командовать расстрелом он станет сам.
Так, повинуясь его приказанию, в ночь с 6 на 7 февраля 1920 года на кладбище за тюрьмой конвой дал залп (а после - еще два «для верности»). Тело адмирала спустили под лед в Ангару. В тюрьму привезли его вещи: шинель, папаху, френч, носовой платок, расческу, золотое обручальное кольцо и Георгиевский офицерский крест. Как и с царской семьей, расправа свершилась без следствия и суда - потаенно.
На этот счет в постановлении ревкома было сказано, что белые требуют выдачи Колчака, а в городе, видимо, готовится восстание. Действительно, угроза штурма белогвардейских частей была настолько реальной, что большевики спешно начали эвакуацию. По свидетельству очевидца, «объявлено о реквизиции лошадей и саней для перевозки клади, увозимой из города. Сегодня ночью и днем по Большой улице - нескончаемые обозы клади и припасов, все везут по Якутскому тракту. Увезли сотни миллионов серий американских, все золото и серебро, чтобы каппелевцам ничего не досталось. Большая улица вся усыпана сеном, будто постоялый двор...»
Что до заговора - он действительно был: есть сведения о двух попытках освобождения адмирала (и эта тайна еще ждет своего исследователя). А потом чехи потребовали, чтобы белым дали коридор: трое суток на восток мимо Иркутска шли войска. Измотанные, больные, обмороженные - но это все еще была сила...
Иркутская ЧК номер два
11 февраля осадное положение сняли. А 17 февраля Самуил Чудновский стал председателем вновь созданной (второй по счету) Иркутской губернской ЧК, которой руководил до сентября. И снова были аресты, облавы, обыски и, конечно, расстрелы. Хватило работы и прибывшему в марте трибуналу 5-й армии, который первым делом расследовал убийство 31 заложника на ледоколе «Ангара».
Перед судом предстали разысканные участники злодеяния: семеновские офицеры Годлевский, Колчин и Курдаев, офицеры Иркутского гарнизона Люба и Грант, контрразведчики Черепанов, Филин, Полканов, Цыганков, Вербицкий. Не удалось захватить Скипетрова (никаких его следов в архивно-следственных делах не обнаружено). Позднее были арестованы полковник Сипайло и тот самый казак Лукин, который лично убивал людей колотушкой, - они также были приговорены к высшей мере наказания.
Ревтрибунал также принял дела на участников подпольной офицерской организации Эллерц-Усова. Была вскрыта измена бывшего генерала Попова, штабного работника Центросибири, но связанного с белым подпольем и снабжавшего его секретными сведениями.
Еще через трибунал наказали многих уголовников, совершивших убийства, разбои, грабежи. Из газет иркутяне с удовлетворением узнали, например, что кара настигла так называемых «кошевников». Эти бандиты еще недавно наводили страх: они на людей, шедших по тротуару, на ходу из проезжающей кошевки набрасывали удавки...
А судьбы участников расстрела адмирала сложились по-разному. Чудновский служил в карательной системе Томска, Новониколаевска, Смоленска. С 1928 года - председатель Уральского, а позднее и Свердловского областных судов. С 1934 года - председатель Обь-Иртышского, а с 1935 года - Ленинградского областных судов.
В 1938 году арестован и расстрелян в Москве. Председатель бурятской секции Иркутского ревкома Михей Ербанов впоследствии 15 лет работал первым председателем правительства Бурят-Монгольской АССР. Но во время репрессий также был расстрелян своими. Блатлиндер в Иркутск пробрался по заданию партии. Здесь Ербанов выправил документы - отныне и навсегда Борис Блатлиндер стал Иваном Бурсаком. Освободившись из тюрьмы, стал командовать гарнизоном. В 1969 году опубликовал мемуары о казни Колчака. Скончался, по-видимому, после 1970 года.
Комендант тюрьмы В.Ишаев в 1926 году тоже написал воспоминания («Уральская новь» № 3, Свердловск) - и на этом следы его обрываются.
В течении десятилетий господствовало мнение, что расстрел Верховного правителя России без суда и следствия осуществлялся по решению Иркутского революционного комитета. Порой упоминалось о согласовании «акта возмездия» с Реввоенсоветом 5-й армии. Относительно не так давно был опубликован документ, который свидетельствует о том, что приказ расстрелять Колчака иркутским партийно-советским властям был отдан председателем Реввоенсовета 5-й армии И. Н. Смирновым.
Так-же была опубликована и телеграмма В. И. Ленина председателю Революционного совета 5-й армии, председателю Сибирского ревкома И. Н. Смирнову. В первый раз этот документ публиковался в Париже составителем 2-х томного издания «Бумаги Троцкого» Ю. Г. Фельштинским. Вот его содержание:
«Шифром.
Склянскому: Пошлите Смирнову (РВС 5) шифровку: Не распространяйте никаких вестей о Колчаке, не печатайте ровно ничего, а после занятия нами Иркутска пришлите строго официальную телеграмму с разъяснением, что местные власти до нашего прихода поступали так и так под влиянием угрозы Каппеля и опасности белогвардейских заговоров в Иркутске. Ленин.
Подпись тоже шифром.
1. Беретесь ли сделать архи-надежно?
2. Где Тухачевский?
3. Как дела на Кав. фронте?
4. В Крыму?
(написано рукой В. И. Ленина).
Январь 1920 год.
Верно.
(Из архива тов. Склянского)»
Этот документ трудно назвать телеграммой. По существу, это записка заместителю председателя Реввоенсовета республики Э.М. Склянскому с текстом для телеграммы и рядом вопросов. А четыре заключительных ленинских вопроса - своего рода примечание-комментарий. Нам представляется, что он сделан , которому вместе с другими документами Э.М. Склянский передал записку.
Текст датирован январем 1920 года. Фельштинский фактически проигнорировал это обстоятельство и, отталкиваясь от содержания, датировал документ самостоятельно, причем довольно условно - «после 7/II-1920 г». (то есть после расстрела Колчака). Он, а вслед за ним и другие авторы воспринимают текст телеграммы как желание Ленина избежать огласки.
1898 год – Колчак был произведен в лейтенанты. Однако после первого похода…
Председатель РВС 5-й армии И.Н. Смирнов в воспоминаниях писал, что еще во время пребывания в Красноярске (с середины января 1920 года) он получил шифрованное распоряжение Ленина, «в котором он решительно приказывал Колчака не расстреливать», потому как тот подлежит суду.
По утверждению Смирнова, что на основе этого распоряжения штаб авангардной дивизии направил телеграмму в Иркутск на имя А. А. Ширямова. Текст телеграммы сохранился и датирован 23 января. Телеграмма гласит: «Реввоенсовет 5-й армии приказал адмирала Колчака содержать под арестом с принятием исключительных мер стратегии и сохранения его жизни и передачи его командованию регулярных советских красных войск, применив расстрел только в случае невозможности удержать Колчака в своих руках для передачи Советской власти Российской республики. Станция Юрты, 23 января 1920 г. Начдив 30-й Лапин, военком Невельсон, за начдива Голубых». Как можно видеть, телеграммой штаба 30-й дивизии расстрел Колчака не запрещался.
Другая телеграмма - Смирнова, отправленная 26 января Ленину и Троцкому: «В Иркутске власть безболезненно перешла к Комитету коммунистов… Сегодня ночью дан по радио приказ Иркутскому штабу коммунистов (с курьером подтвердил его), чтобы Колчака в случае опасности вывезли на север от Иркутска, если не удастся спасти его от чехов, то расстрелять в тюрьме».
Навряд ли могло быть, что такое указание Смирнов мог дать без санкций не только партийного центра, но и лично Ленина. Вопрос был архиважный. Пожелай Ленин в действительности сохранить жизнь Колчаку, он прислал бы телеграмму другого содержания, которая действительно запрещала расстрел. Здесь же он абсолютно недвусмысленно одобряет намерения Смирнова. Ленина беспокоит только то, как бы тень за бессудебную расправу над Колчаком в глазах общества не пала на него или на кремлевское руководство. Этому подтверждение и неоднократные предупреждения о конспирации. Телеграмма Ленина - прямой приказ об убийстве Колчака.
Ленин не мог тянуть две недели с отправкой своего распоряжения по получении телеграммы от Смирнова, тем более посылать его после 7 февраля, потому как текст телеграммы говорит не о том, что уже произошло и должно быть объяснено, а о том, что должно произойти и потом быть оправдано. Мы располагаем и прямыми доказательствами, подтверждающими это предположение. Каковы они?
В телеграмме речь идет об «угрозе Каппеля». Однако главнокомандующий остатками колчаковской армии генерал-лейтенант скончался еще 26 января. До того он отморозил ноги, их ампутировали, после чего он умер от воспаления легких. И командование войсками принял генерал-лейтенант С. Н. Войцеховский.
В приписке к тексту телеграммы Ленин спрашивает у Склянского о делах на Кавказском фронте и о том, где находится . Эти два вопроса имеют тесную связь. Положение на этом фронте было исключительно сложное. Менялись командующие, шли распри. Надежды на улучшение дел Ленин связывал с личностью Тухачевского. До 25 ноября 1919 г. Тухачевский командовал 5-й армией, после был отозван в Москву для получения нового назначения.
22 декабря – Тухачевского назначают на Южный фронт командующим 13-й армией. Он незамедлительно выехал в штаб фронта, которым командовал А. И. Егоров. Шли дни и недели, а штаб фронта, нарушая приказ центра, не ставил Тухачевского на армию. 19 января он обратился в РВС Республики с просьбой «освободить» его «от безработицы», дать назначение хотя бы на транспорт. О письме стало известно Ленину. Это и решило окончательную судьбу бывшего командарма. 1920 год, 24 января – Тухачевского временно назначают исполняющим обязанности командующего войсками Кавказского фронта. В штаб Кавказского фронта, находившийся в Саратове, он прибыл только 3 февраля, на следующий день его принял. Только с 4 февраля 1920 года его имя появилось в каждодневных сводках.
Вождь «потерял» командарма и спрашивал о нем. Значит, в дни, предшествующие 7 февраля, Ленин точно знал о местонахождении и действиях Тухачевского. То есть в наших поисках мы снова выходим на дни, когда Лениным была получена телеграмма И. Н. Смирнова - конец января, на которую следовало отреагировать соответствующим образом. Комментарии к ленинской записке, как мы можем полагать - Л. Д. Троцкого, - никоим образом не могут игнорироваться. Троцкий был в курсе подготовки расстрела Колчака.
В начале 1906 года Каппеля произвели в поручики. В годы первой русской революции он…
Итак, телеграмма составлена не после 7 февраля, даже не в начале этого месяца, а в январе, очевидно - в конце 20-х чисел.
В ходе исследования вопроса мы столкнулись с таким моментом. В биохронике В. И. Ленина за 5 января 1920 г. записано: «Ленин дает указание зампредседателю Реввоенсовета Республики Э. М. Склянскому послать шифром телеграмму с директивами члену Реввоенсовета 5-й армии Восточного фронта И. Н. Смирнову. Запрашивает о положении на Кавказском фронте и в Крыму, о местонахождении М. Н. Тухачевского».
Абсолютно очевидно, что перед глазами составителей был текст той самой записки Ленина, о которой мы ведем речь. Отнесение же составления документа к 5 января, вне всякого сомнения, - ошибка. И доказать это не так сложно. 5 января Кавказского фронта еще не существовало, он был создан 16 января. Местонахождение Тухачевского Ленину тогда было известно - штаб Южного фронта, и запрос о нем, при надобности, был бы отправлен его Реввоенсовету.
В начале января Колчак еще находился в пути, не был ни арестован, ни доставлен в Иркутск. В это время в Иркутске только что пришел к власти эсеро-меньшевистский политический центр. До захвата его коммунистами оставались недели.
Мы можем только гадать, почему составители биохроники датировали документ 5 января. А вот причины исключения текста телеграммы понятны - умолчать о жестокости, произволе и беззаконии «вождя». Совершенно очевидно, что у И. Н. Смирнова имелась установка на расстрел Колчака непосредственно от Ленина. Он подобрал момент - выход белогвардейцев к Иркутску - и направил Иркутскому Совету телеграмму: «Ввиду движения каппелевских отрядов на Иркутск и неустойчивого положения Советской власти в Иркутске настоящим приказываю вам: находящихся в заключении у вас адмирала Колчака, председателя Совета министров Пепеляева с получением сего немедленно расстрелять. Об исполнении доложить».
Иркутскому руководству был отдан категорический приказ - «расстрелять» и «доложить». Смирнов, как и требовал Ленин, указывает на главный пункт обоснования причин расстрела Колчака. Потому беспочвенна бытовавшая раньше версия о решении вопроса «на месте». Смирнов, подобно Ленину, также прилагал максимум усилий, чтобы свалить вину на иркутян. Так, председатель Иркутского ревкома А. А. Ширямов написал, что он дал указание председателю следственной комиссии С. Г. Чудновскому (он же председатель губчека) «взять Колчака из тюрьмы и увезти его из города в более безопасное место», комиссия тем не менее решила его расстрелять (как и Пепеляева), но все же через своего представителя в Реввоенсовете 5-й армии хотели выяснить мнение Смирнова по этому поводу.
Тот якобы ответил, «что если парторганизация считает этот расстрел необходимым при сложившихся обстоятельствах, то Реввоенсовет не станет возражать против него». С. Г. Чудновский же изображает дело таким образом, будто по его предложению ревком рассмотрел вопрос и принял решение. О Смирнове, Реввоенсовете 5-й армии он даже не упоминает. Комендант города И.Н. Бурсак также умалчивает о телеграмме Смирнова. Более того, он утверждает, что через Смирнова поступило указание Ленина - «Колчака при первой же возможности направить в распоряжение 5-й армии для отправки в Москву».
Что касается требований Ленина о «непечатании ровно ничего» о расстреле Колчака, о присылке после вступления в Иркутск Красной армии «строго официальной телеграммы с разъяснением, что местные власти до нашего прихода поступали так и так», то оно в главном было выполнено. По запросу из Москвы сибирский ревком во главе с И. Н. Смирновым 3 марта сообщил об обстоятельствах расстрела, естественно, сваливая все на иркутские власти и опасность белых войск.
Но, как видно, перед расстрелом Колчака Смирнов должным образом не проинструктировал иркутское руководство, чтобы до прихода Красной армии о Колчаке ничего не сообщать в прессе. Или, напротив, все было согласовано, и публикация только поспособствовала камуфляжу? Во всяком случае, текст «Постановления № 27» ревкома о расстреле и его мотивах был опубликован немедля - уже 8 февраля. Этот текст, которому предпосылались традиционные для важнейших сообщений слова: «Всем! Всем! Всем!», был распространен повсюду телеграфом. И пошла гулять по свету версия, что Колчак был расстрелян по инициативе и решению Иркутского ревкома. В это поверили и белые. Но, как говорится, тайное в конце концов всегда становится явным. Так и в этом случае. В вопросе о том, кем, где и когда было принято решение о расстреле Колчака, кто приказал и кто исполнил этот приказ, считаем, можно поставить точку.
7 января 1920 года была учреждена Чрезвычайная следственная комиссия для сбора обвинительных данных против арестованных членов колчаковского правительства…
Колчака не судили, не существовало и приговора ему: долгое, буксовавшее следствие было оборвано запиской в реввоенсовет 5-й армии: «Не распространяйте никаких вестей о Колчаке, не печатайте ровно ничего, а после занятия нами Иркутска пришлите строго официальную телеграмму с разъяснением, что местные власти до нашего прихода поступили так под влиянием… опасности белогвардейских заговоров в Иркутске. Ленин». 6 февраля 1920 года - во исполнение телеграммы Ленина - было принято постановление Иркутского Военно-революционного комитета о расстреле Колчака и Пепеляева. Вот и весь приговор. По сути повторился сценарий расстрела Царской Семьи в Екатеринбурге в 1918 году: тогда тоже следствие, суд и приговор заменила секретная расстрельная телеграмма Ильича.
Бывший дом купца Батюшкина – элегантное бежево-желтое здание с легкими колоннами, огромными окнами и изящной террасой, глядящей на пологий берег Иртыша, – одна из главных исторических достопримечательностей Омска. Сегодня здесь размещается Центр изучения Гражданской войны в Сибири – единственное в своем роде в России учреждение, сочетающее функции архива, библиотеки, дискуссионного клуба и музея, посвященных .
Место выбрано неслучайно: этот особняк является “свидетелем и участником” фатальных событий отечественной истории – здесь в 1918-1919 гг. располагалась резиденция Верховного правителя России – адмирала Колчака, а затем – Сибирское управление учебных заведений и омская ЧК. Небольшая, но емкая экспозиция рассказывает о Гражданской войне в Сибири объективно – без “заигрывания” со сторонниками красных или апологетами белых. Воссозданы после реставрации интерьеры кабинета Колчака, его приемной и других помещений. Электронные ресурсы и оригиналы документов и новейшие научные и публицистические издания дают возможность ощутить эпоху, а кадры уникальной кинохроники позволяют увидеть Колчака, Жанена и других героев и антигероев этой историко-политической драмы.
18 ноября 1918 года жители Омска увидели расклеенные по всему городу листовки – “Обращение к населению России”, сообщавшее о свержении Всероссийского Временного правительства (Директории) и о том, что Верховным правителем с “диктаторскими полномочиями” стал Александр Колчак. “Приняв крест этой власти в исключительно трудных условиях Гражданской войны и полного расстройства государственной жизни, объявляю: я не пойду ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности. Главной своей целью ставлю создание боеспособной армии, победу над большевизмом, установление законности и правопорядка, дабы народ мог беспрепятственно избрать себе образ правления, который он пожелает, и осуществить великие идеи свободы, ныне провозглашенные по всему свету”, – с этой присягой Колчак вошел в политическую историю.
“Непроницаемая стена, застилающая свет и правду”
Во время Гражданской войны в Сибири действовало несколько “белых” правительств. Крупнейшее из них – Омское – длительное время вело переговоры с Самарским Комучем (Комитетом Учредительного собрания). Их цель – объединение. В результате в сентябре 1918 года в Уфе сформировалось Временное Всероссийское правительство – Директория. В связи с наступлением Красной Армии месяц спустя Директория переехала в Омск. Однако в результате переворота 17-18 ноября 1918 года, организованного недовольными “разгулом либерализма” политиками и военными, Директория была свергнута, а Колчак провозглашен Верховным правителем России с неограниченными – диктаторскими – полномочиями. Победившим в перевороте борцам с “мягкотелыми либералами-провокаторами” казалось, что они смогли направить историю в нужное им русло. В этих иллюзиях они пребывали около года – пока их самих не свергли еще более жесткие и убежденные сторонники “диктаторских мер” – большевики.
Колчак возглавил правительство, которое функционировало более года на обширной территории России, захватило половину золотого запаса страны и создало реальную угрозу власти большевиков. Верховному правителю России присягнули другие белые силы (хотя далеко не все они эту присягу выполнили – движение осталось раздробленным). Разогнав остатки Учредительного собрания и проэсеровскую Директорию – Временное Всероссийское правительство, Колчак лишил белое движение “демократических гирь”, чем разрушил антибольшевистскую коалицию. В ответ эсеры повернули оружие против него, предпочтя сблизиться с большевиками и меньшевиками. Сделав ставку на военную диктатуру, Колчак и все белое движение обрекли себя на поражение.
Верховный правитель А. В. Колчак среди представителей общественности на банкете в Екатеринбурге, февраль 1919 г.
Программа Верховного правителя предусматривала: уничтожение большевизма, “восстановление законности и правопорядка”; воссоздание русской армии; созыв нового Учредительного собрания для решения вопроса о государственном строе России; продолжение Столыпинской аграрной реформы без сохранения помещичьего землевладения, денационализация промышленности, банков и транспорта, сохранение демократического рабочего законодательства, всемерное развитие производительных сил России; сохранение территориальной целостности и суверенитета России. Однако в условиях Гражданской войны эта программа осталась лишь благим пожеланием.
Колчак допустил стратегический просчет, сделав ставку на западную помощь. Союзники были вовсе не заинтересованы в независимости России и тем более в ее единстве и неделимости. Самым трудным для Верховного правителя оказался национальный вопрос: отстаивая идею единой и неделимой России Колчак оттолкнул от себя всех лидеров государств, образовавшихся после распада империи. Западные же союзники поддержали этот “парад суверенитетов”.
Барон Будберг так описывал адмирала: “Тяжело смотреть на его бесхарактерность и отсутствие у него собственного мнения… По внутренней сущности, по незнанию действительности и по слабости характера он очень напоминает покойного Императора… Страшно становится за будущее, за исход той борьбы, ставкой в которой является спасение родины и вывод ее на новую дорогу… Поразительно, до чего в Омске повторяется в миниатюре Царское Село (в Царском Селе императорская семья пребывала с 1915-го по 1917 г. – Ю.К.): та же слепота вверху, та же непроницаемая кругом стена, застилающая свет и правду, обделывающие свои делишки люди”.
Объявляя большевиков “врагами народа” (и, кстати, подарив им сам этот термин), которых необходимо уничтожить, Колчак и его сподвижники не осознавали, что Ленин, увы, стал харизматическим вождем движения, увлекшего миллионы людей обещаниями ликвидировать бедность, социальное неравенство и построить новое, справедливое общество.
Свои политические убеждения адмирал формулировал внятно: “Будем называть вещи своими именами, как это ни тяжело для нашего отечества: ведь в основе гуманности, пасифизма, братства рас лежит простейшая животная трусость…”. Еще одна оценка: “Что такое демократия? – Это развращенная народная масса, желающая власти. Власть не может принадлежать массам в силу закона глупости числа: каждый практический политический деятель, если он не шарлатан, знает, что решение двух людей всегда хуже одного…” Это сказано в 1919-м.
В Омск к Колчаку, презрев условности устоев, приехала Анна Тимирева. С момента их знакомства, переросшего в роман в письмах, прошло четыре года. У каждого семья, у обоих – сыновья. Она первой призналась ему в любви – с откровенностью пушкинской Татьяны и решительностью своей тезки Карениной. “Я сказала ему, что люблю его”. И он, уже давно и, как ему казалось, безнадежно влюбленный, ответил: “Я не говорил вам, что люблю вас”. – “Нет, это я говорю: я всегда хочу вас видеть, всегда о вас думаю, для меня такая радость видеть вас”. И он, смутившись до спазма в горле: “Я вас больше чем люблю”. Ей – 21 год, ему – 40. И все знали об этой любви, их переписку “изучала” военная цензура… Софья Колчак, жена адмирала, как-то призналась подруге: “Вот увидишь, он разведется со мной и женится на Анне Васильевне”. А Сергей Тимирев, муж Анны и сослуживец Колчака, также зная о романе, дружбы с адмиралом не порвал. В этом “любовном квадрате” не было грязи, ибо не было обмана. Тимирева развелась с мужем в 1918 году и приехала в Омск. Семья Колчака уже давно во Франции. Он на развод так и не решился…
А.В.Колчак и А.В.Тимирева (сидят), генерал Альфред Нокс (стоит сзади Колчака) с группой английских офицеров в районе Омска.
.
Меж двух жесткостей
“Кто жесточе – красные или белые? Вероятно – одинаково. В России очень любят бить – безразлично кого”, – так Максим Горький в “Несвоевременных мыслях” поставил диагноз Гражданской войне и ее идеологам с обеих сторон. Вот и сибирское крестьянство оказалось меж двух огней, меж двух жесткостей. Колчак начал мобилизацию крестьян. Многие из них только что сняли шинели солдат Первой мировой войны, они устали воевать и, по большому счету, были вообще равнодушны к любой власти. Здесь не знали крепостного права. Кто был в окружении Колчака? Офицеры, в большинстве своем относившиеся к крестьянам, как к крепостным, – срабатывала вековая ментальная “инерция”. Значительная часть населения Сибири возненавидела Колчака сильнее, чем большевиков. Партизанское движение возникло стихийно – как реакция на палочную дисциплину белых, безумные репрессии и реквизиции. “Мальчики думают, что из-за того, что они убили и замучили несколько сотен и тысяч большевиков и замордовали некоторое количество комиссаров, то сделали этим великое дело, нанесли большевизму решительный удар и приблизили восстановление старого порядка вещей… мальчики не понимают, что если они без разбора и удержу насильничают, порют, грабят, мучают и убивают, то этим они насаждают такую ненависть к представляемой ими власти, что московские хамодержцы могут только радоваться наличию столь старательных, ценных и благодетельных для них сотрудников”, – горько констатировал военный министр колчаковского правительства барон Алексей Будберг. Большевиков тогда считали меньшим злом. Они выбирали “красных”, поскольку уже хорошо знали “белых”. А потом сопротивляться было уже поздно.
Красные наступали стремительно и неотвратимо. Их Пятая армия под командованием одного из самых успешных полководцев Гражданской войны 26-летнего Михаила Тухачевского с боями приближалась к Омску. “Поручик-командарм” был не только одним из нескольких тысяч царских офицеров, добровольно перешедших на службу к большевикам, – он был в числе ее создателей, летом 1918 года по личному распоряжению Ленина командированный создавать отряды Первой армии Советов. К моменту омского наступления за его спиной был уже несокрушимый успех. “Русская революция дала своих красных маршалов – Ворошилов, Каменев, Егоров, Блюхер, Буденный, Котовский, Гай, но самым талантливым красным полководцем, не знавшим поражений в гражданской войне… оказался Михаил Николаевич Тухачевский. Тухачевский победил белых под Симбирском, спасши Советы в момент смертельной катастрофы, когда в палатах древнего Кремля лежал тяжелораненый Ленин. На Урале он выиграл “советскую Марну” и, отчаянно форсировав Уральский хребет, разбил белые армии адмирала Колчака и чехов на равнинах Сибири”, – такую оценку Тухачевскому дал отнюдь не друг – убежденный антибольшевик, эмигрантский историк белого движения Роман Гуль.
12 ноября 1919 года Верховный правитель и его министры покинули Омск, переместились в Иркутск, ставший – весьма ненадолго – очередной “столицей Белой России”. Два дня спустя Пятая армия заняла Омск. Тухачевский, склонный к внешним эффектам, въехал в город на белом коне. Улица, по которой красноармейцы шли по замершему городу, с тех пор и доныне называется “Красный путь”. (Командарма, ставшего впоследствии маршалом, как “врага народа” расстреляют в 1937-м.)
А.В.Колчак на параде в Омске. 1919г. (Слева стоят в пилотках – чехи? югославы?)
В декабре 1919 года так называемая демократическая оппозиция (включающая в себя практически весь спектр политических сил, противостоявших как Колчаку, так и большевикам) создала в Иркутске Политический центр. В его задачу входило свержение колчаковского режима и переговоры с большевиками о прекращении Гражданской войны и создании в Восточной Сибири “буферного” демократического государства. Политцентр подготовил восстание в Иркутске, продолжавшееся с 24 декабря 1919 года по 5 января 1920 года. 19 января между большевистским Сибревкомом и Политцентром было достигнуто соглашение о создании “буферного” государства. Одним из условий соглашения была передача бывшего Верховного правителя вместе со штабом представителям Советской власти. Тогда же Чехословацкий Национальный Комитет Сибири (орган руководства чехословацкими формированиями – бывшими военнопленными австро-венгерской империи, оставшимися здесь с Первой мировой) выпустил меморандум, обращенный ко всем союзным правительствам, в котором заявил, Чехословацкое войско прекращает оказывать ему поддержку. Чехословаки “выходили из игры”, намереваясь отправиться домой.
Положение Колчака стало безвыходным: он фактически был заложником. 5 января 1920 года представители Антанты выдали письменную инструкцию командующему союзными войсками генералу Морису Жанену провезти Колчака под охраной чешских войск на Дальний Восток, в то место, куда он сам укажет.
Колчак ехал в вагоне, прицепленном к поезду 8-го Чехословацкого полка. На вагоне были подняты английский, французский, американский, японский и чешский флаги, символизировавшие, что адмирал находится под защитой этих государств. 15 января состав прибыл на станцию Иннокентьевскую. Стояли долго: Жанен общался с руководством Политцентра, которое соглашалось пропустить чехословацкий поезд, полный “экспроприированного” имущества и оружия, и идущие за ним груженые “военными трофеями” эшелоны в обмен на Колчака. Переговоры закончились тем, что в вагон вошел помощник чешского коменданта поезда и объявил, что Верховный правитель “передается иркутским властям”. Казалось, Колчак не был даже удивлен, кивнув: “Значит, союзники меня предают”. Адмирала доставили в вокзальную комендатуру, где “предложили” сдать оружие. Передача Верховного правителя эсеро-меньшевистскому Политцентру означала арест.
Вот так. Без суда
Еще 7 января 1920 года Политцентр учредил Чрезвычайную следственную комиссию (ЧСК) для сбора обвинительных данных против арестованных членов колчаковского правительства. А после передачи чехословаками Колчака и его премьер-министра Виктора Пепеляева Политцентру, он поручил ЧСК, в которую входили меньшевики и эсеры, в недельный срок провести судебное расследование. Допросы проводились с чрезвычайной, неожиданной для красных корректностью: следствие вели дипломированные еще в царское время юристы. Но к концу января тон допросов ужесточился. Не зная истинной причины перемены, адмирал связывал ее с переходом председательских функций от меньшевика Попова к большевику Чудновскому. Однако более жесткими допросы стали не только в связи с приходом нового председателя ЧСК: в Иркутске и вокруг него изменилась военно-политическая ситуация. Смена председателя комиссии явилась лишь следствием. К Иркутску подходило несколько красных партизанских отрядов общей численностью 6 тысяч штыков и 800 сабель. Они должны были умножить революционные силы иркутян во главе созданного 19 января Военно-революционного комитета. 21 января коалиционный Политцентр перестал существовать. Пятая армия Тухачевского вошла в город, и 25 января Иркутск стал советским. (Имя Пятой армии с тех пор носит одна из центральных улиц города.)
Колчака не судили, не существовало и приговора ему: долгое, буксовавшее следствие было оборвано запиской в реввоенсовет 5-й армии: “Не распространяйте никаких вестей о Колчаке, не печатайте ровно ничего, а после занятия нами Иркутска пришлите строго официальную телеграмму с разъяснением, что местные власти до нашего прихода поступили так под влиянием… опасности белогвардейских заговоров в Иркутске. Ленин”.
6 февраля 1920 года – во исполнение телеграммы Ленина – было принято постановление Иркутского Военно-революционного комитета о расстреле Колчака и Пепеляева.
Вот и весь приговор. По сути повторился сценарий расстрела царской семьи в Екатеринбурге в 1918 году: тогда тоже следствие, суд и приговор заменила секретная расстрельная телеграмма Ильича. (См. “РГ” за 17.07.2013). Большевистская “законность” снова торжествовала.
Когда за адмиралом пришли и объявили, что будет расстрелян, он спросил, кажется, вовсе не удивившись: “Вот так? Без суда?” Перед расстрелом молиться отказался, стоял спокойно, скрестив руки на груди. Пытался успокоить потерявшего самообладание своего премьер-министра Виктора Пепеляева. Попросил передать благословение законной жене, Софье Федоровне, и сыну Ростиславу, за два года до того эмигрировавших во Францию. Об Анне Тимиревой, добровольно пошедшей под арест, чтобы до конца не расставаться с ним, – ни слова. За несколько часов до расстрела Колчак написал Анне Васильевне записку, так до нее и не дошедшую. Десятки лет листок кочевал по папкам следственных дел.
“Дорогая голубка моя, я получил твою записку, спасибо за твою ласку и заботы обо мне… Не беспокойся обо мне. Я чувствую себя лучше, мои простуды проходят. Думаю, что перевод в другую камеру невозможен. Я думаю только о тебе и твоей участи… О себе не беспокоюсь – все известно заранее. За каждым моим шагом следят, и мне очень трудно писать… Пиши мне. Твои записки – единственная радость, какую я могу иметь. Я молюсь за тебя и преклоняюсь перед твоим самопожертвованием. Милая, обожаемая моя, не беспокойся за меня и сохрани себя… До свидания, целую твои руки”. Свидания не было. Не разрешили.
Тела Колчака и Пепеляева после расстрела погрузили на сани, увезли на реку Ушаковку и сбросили в прорубь. Официальное сообщение о расстреле Колчака срочной телеграммой было передано в Москву.
“Прошу чрезвычайную следственную комиссию мне сообщить, где и в силу какого приговора был расстрелян адмирал Колчак и будет ли мне, как самому ему близкому человеку, выдано его тело для предания земле по обрядам православной церкви. Анна Тимирева”. Резолюция на письме: “Ответить, что тело Колчака погребено и никому не будет выдано”.
Тимиреву после расстрела Колчака освободили – ненадолго. Уже в июне 1920-го ее отправили “сроком на два года без права применения к ней амнистии в Омский концентрационный лагерь принудительных работ”.
Снова выпустили, – и опять не надолго. “За контрреволюционную деятельность, выразившуюся в проявлении среди своего окружения злобных и враждебных выпадов против Советской власти… арестована бывшая куртизанка – жена Колчака… Тимирева Анна Васильевна… Обвиняется в том, что, будучи враждебно настроенной к Советской власти, в прошлом являлась женой Колчака, находилась весь период активной борьбы Колчака против Советской власти при последнем… до его расстрела… Не разделяя политики Соввласти по отдельным вопросам, проявляла свою враждебность и озлобленность по отношению к существующему строю, т.е. в преступлении, предусмотренном ст. 58, п. 10 УК.”. Срок – пять лет. Затем – аресты и ссылки в 1925, 1935, 1938 и 1949 годах. Ее сын от первого брака Володя Тимирев за переписку с отцом, находящимся за границей, расстрелян в 1938-м…
Последняя фотография адмирала А. В. Колчака, конец 1919 г.
Колчака уже не было, но советской власти предстояло еще показательно расправиться с “колчаковщиной”. С 20 по 30 мая 1920 года, в рабочем пригороде Омска – Атаманском хуторе – проходили заседания Чрезвычайного революционного трибунала “по делу самозванного и мятежного правительства Колчака и его вдохновителя”. Трибунал судил “членов колчаковского правительства”, среди которых было лишь три министра, остальные – функционеры второго – третьего ряда. Главные фигуры успели уйти на “белую” часть России или эмигрировать. Тем не менее, приговоры были максимально жестокими: четырех подсудимых Ревтрибунал приговорил к смертной казни, шестерых – к пожизненным принудительным работам, троих – к принудительным работам на все время Гражданской войны, семерых – к работам на десять лет, двоих – к условному лишению свободы сроком на пять лет, одного – суд признал невменяемым и поместил в психиатрическую лечебницу. Осужденные обратились с просьбой о помиловании к Ленину. Разумеется, безрезультатно. Большевистское руководство отлично понимало, что приговоренные “мелкие сошки” не представляют серьезной опасности. Приговор был назиданием. Обществу следовало понять – всех примкнувших к оппозиции власть станет карать беспощадно. Как показала дальнейшая практика, назидание было усвоено.
Юлия Кантор , доктор исторических наук
На анонсе: Филипп Москвитин. «Адмирал Колчак», 2010г.
Загрузка...
